— Генри, вы что пили всю ночь, судя по вашему голосу?
— Нет, шеф, — обиделся Джексон, — я допоздна работал, лег в два часа ночи, зато полностью закончил следствие. Остается лишь передать записи машинистке,
- и хоть завтра передавайте дело в суд.
— Суда не будет, Генри, — в голосе прокурора прозвучало нечто похожее на сочувствие, — так как нет обвиняемого, но ты все равно славно поработал, так что можешь рассчитывать на повышение.
— Как нет обвиняемого, шеф? — растерялся Джексон. — А Ричард Гарриман?
— Купи утреннюю газету, мой мальчик, и узнаешь все новости. Ричард Гарриман умер у себя в спальне сегодня ночью от инфаркта сердца. Ну ладно, досыпай, потом позвони мне.
Лейтенант медленно положил телефонную трубку.
Купив газету, он в рубрике происшествий прочел, что, "вернувшись из деловой поездки в Нью-Йорк, известный бизнесмен-нефтепромышленник Ричард Гарриман в возрасте пятидесяти лет скончался у себя на вилле "Миранда" от повторного инфаркта. По заключению врача, смерть наступила около двух часов ночи. По несчастному стечению обстоятельств жена м-ра Гарримана (в прошлом медсестра) улетела в тот вечер на экскурсию в Лос-Анджелес и не смогла оказать мужу необходимую помощь.
Смерть мистера Гарримана, видного бизнесмена и общественного деятеля, тяжело переживается гражданами нашего города и всего штата". В заметке не говорилось ни слова ни о Грин-Айленде, ни о связи Ричарда Гарримана со смертью Руфь Лейтон. Видимо, репортеры сами ни о чем не пронюхали, а Марта Каннингхем решила не выносить сор из избы или просто побоялась быть втянутой в скандал.
Спустя неделю, Генри Джексон, выйдя из машины, позвонил у ворот виллы "Миранда". Узнавший его дворецкий отпер калитку и, отступив в сторону, сказал:
— Прошу вас, сэр. Миссис Гарриман одна на веранде.
— Вы не будете докладывать обо мне? — удивленно спросил Джексон.
— Хозяйка сказала, что если вы придете еще раз, то сразу провести вас к ней без доклада.
Джексон недоверчиво вгляделся в невозмутимое лицо дворецкого, но ничего не прочтя на нем, молча пошел по знакомой извилистой дорожке к дому. Эвелина Гарриман сидела на веранде на том же месте, в той же позе, что и в прошлый раз, только сейчас на ней было длинное, глухое у ворота черное платье, из-под которого выделялись тонкие лодыжки в черных чулках и черные туфли на низком каблуке.
Джексон поздоровался и выразил женщине свое соболезнование по поводу смерти мужа. Ничего не ответив, миссис Гарриман пытливо вглядывалась в лицо молодого человека и опять перевела взгляд на залив. Наконец она глухо произнесла:
— Зачем вы пришли? Все равно у вас нет доказательств.
Джексон, подвинул стул, сел рядом с ней и, тоже глядя на залив, над которым собирались тяжелые тучи, произнес:
— Я пришел к вам как частное лицо, потому что у меня действительно нет доказательств. Если хотите, можете выгнать меня.
— Пет, останьтесь, пожалуйста. — Голос Эвелины Гарриман прозвучал поспешно и почти умоляюще.
Они опять помолчали, потом она спросила:
— Как вы догадались?
— После смерти вашего мужа дело посчитали законченным и мне дали трехдневный отпуск в качестве поощрения. Я провел его здесь на побережье, занимаясь подводной охотой и в первый же день с непривычки стер себе ластами ступни. Тогда я вспомнил ваши забинтованные ноги и мне пришла в голову мысль, что очень хороший пловец мог бы задушить Руфь семнадцатого мая на берегу Грин-Айленда и уплыть с острова на материк в ту же ночь, особенно если бы у него были ласты. И еще я подумал, что из всех людей, так или иначе причастных к этому делу, только вы одна не попали в орбиту следствия. Я навел о вас справки и узнал, что в двадцать лет вы были одной из сильнейших спортсменок Англии по пятиборью, куда, кстати, входят и плавание и конный спорт. Тогда меня осенило: в том случае с лошадью, которая чуть не сбросила вас с обрыва, колючка под седлом могла появиться уже потом, после блестяще разыгранного вами спектакля с "обезумевшей от боли лошадью". Для одной из лучших наездниц Англии не составило бы большого труда поднять лошадь на дыбы и заставить ее проделать несколько прыжков, а потом, ускакав от своих неповоротливых спутников, быстро расседлать в укромном уголке свою лошадь и подложить ей кактус под седло. Но тогда и авария с вашей автомашиной может оказаться такой же ловкой мистификацией. Ведь пристегнувшись ремнем безопасности и хорошо рассчитав скорость, вы ничем не рисковали, врезаясь правым боком машины в проволочную изгородь, за которой к тому же густо рос упругий можжевельник. И Марте Кан-нингхем позвонили тоже вы и, изменив голос, попросили приехать с детьми на Грин-Айленд, чтобы создать первую, якобы отвлекающую, версию для следствия. Но основная ваша цель была обвинить в убийстве Руфь Лейтон вашего мужа, поэтому вы тщательно позаботились о том, чтобы все улики говорили против него* и вам это блестяще удалось.
Генри Джексон блестящими от возбуждения глазами посмотрел на Эвелину Гарриман, потом глаза его медленно потухли, и он нехотя признался:
— Но это все не более чем догадки, не имеющие никаких доказательств. Никакой судья не поверит, что вы могли справиться на берегу с мисс Лейтон, которая была выше вас на полголовы и гораздо крупнее. И при этом Ричард Гарриман ничего не услышал. Это и для меня самого загадка.
— Я и не нападала на нее на берегу. — В голосе Эвелины Гарриман прозвенела еще не забытая ненависть к сопернице. — Я подплыла к ней в воде, набросила на голову тонкий пластиковый мешок и утянула под воду. Под водой давление сразу прижимает пластик к лицу, и в легкие вода не попадает. Думаю, она узнала меня даже в темноте, потому что от ужаса почти не сопротивлялась и успела только крикнуть.